Роман Василия Сосновского «Остров Традиции».
Канон и новаторство – оппозиция сомнительная. Как ни крути, в любом каноне должно сохраниться что-то неканоническое. Но где грань между избито изъезженным и вопиюще вызывающим?
На первый взгляд кажется, будто тема лишнего человека, набившая оскомину благодаря школьной программе, выжата до конца. Классическая литература представила нашему вниманию целый ряд типов: это и благородные светские львы, уставшие от праздных развлечений, но не умеющие реализовать себя ни в чём ином; и новые люди, не желающие мириться с порядками старого мира; и, в противовес им, обитатели этого старого мира, чей привычный уклад сносит волна революции; и бедные люди Достоевского, и чудики Шукшина.
В рамках антиутопии лишний человек необходим – иначе она не была бы антиутопией. Он обязан выделяться среди других действующих лиц своим недовольством по отношению к сложившейся системе. Что нового можно сказать о нём?
А теперь представьте абсолютную бессистемность. Безысходность. Разруху. Грязь. Похабщину. Мат и беспробудное пьянство. Страну, которую мы потеряли. Страну Сволочей.
И в этой стране есть Остров Традиции – старый дом, где живёт профессор Клир с дочерью Анной, лишние люди, которые не хотят бороться, не хотят грызть кому-то глотку. Всё, чего они хотят – сохранить немного красоты среди окружающего уродства. Лишние люди? Бесспорно. Прекрасные лишние люди, обладающие, кажется, всеми существующими талантами. Они пашут землю и пишут сонеты, они играют в теннис и на рояле, они создают картины и монографии – они готовы на всё, лишь бы не озвереть.
И однажды среди них появляется совсем другой лишний человек. Ультралишний.
Клир и Анна сильны и прекрасны – Конрад Мартинсен немощен и отвратителен. Автор не пожалел для него качеств, способных вызвать поразительную неприязнь и вместе с тем пронзительную жалость. И то и другое ощущается до такой степени остро, что, сопереживая герою, как себе, испытываешь к нему отвращение, как к себе в минуты глубочайшего бессилия.
И это существо, это ничтожество, трус, стукач и зануда, не способный ни на что, кроме беспросветного онанизма, в том числе ментального, внезапно становится
носителем глубочайших мыслей, которые ощущали мы все, только не могли их выразить, а может быть, стыдились в них признаться.
«Грехи – они разные, слишком разные. Велик и масштабен грех Герострата, Дон Жуана, Джека Потрошителя, и в том же ряду Гумберт Гумберт, Гарри Галлер (Хамберт Хамберт, Харри Халлер), ибо их грех – сознательный, сокрушительный, соковыжимательный, жертвенный…Грех-поступок, грех, достойный трагедии, грех падшего ангела, грех как поворот рек, грех как неумолимо волевой жест гильотины, мускулистый полнокровный грех. А каждодневный грех предательства самого себя, грех самоедства, грех безволия, грех беспрестанных извинений, беспомощный грех спущенного автомобильного колеса,
грех винта с сорванной резьбой, грех расстроенного пианино, грех шага вперёд с последующими двумя шагами назад, четырьмя по диагонали и тремя на месте, грех бездарности, неведения и не-видения, грех опИсавшегося ребёнка, грех перепуганного новобранца, грех скиксовавшего певца? Грех ожидания Годо?!»
…Стиль.
Вы обратили внимание на стиль?
Даже если Конрад Мартинсен покажется вам до того мерзким, что душевные его метания вас не затронут, вы не сможете не обратить внимания.
Этот роман следовало бы назвать поэмой – до такой степени виртуозно автор, выдающийся полиглот и потрясающий переводчик, сочетает самые несочетаемые лексические пласты, самые немыслимые стили. Классическая литература утомила нас не только метаниями тех, кто не вписался, но ещё и бесконечными природными описаниями, если только мы их не пропускали. Василий Сосновский и здесь не отступает от канона – и тем бесцеремоннее разрушает.
«Зима ведь. Время лежать на полатях, класть зубы на полку, сосать лапу. Время истощения любых дерзаний. Любое воплощение на точке замерзания.
И сквозь призму солипсизма, в коллапсе каталепсии не распознать, что наидерзейшие замыслы латентно, подспудно зреют себе под белым покрывалом. Невдомёк нам, что тёплая журчит вода под толстым слоем льда. И до нас не доходит, что в лесу, под корягами хороводят гномы под музыку Грига. И что под сугробами эльфы варят хмель и брагу. И на блошиных тройках лихачат под подушками тронутые тролли».
Дорогой Василий aka Никита Валерьевич, спасибо Вам за этот потрясающий роман. Спасибо за слом традиции в рамках традиции. Спасибо за Остров среди воды, из которой на восемьдесят процентов состоит современная литература.
Александра Жуковская